Много лет назад, когда я преподавал рисунок, живопись и композицию в детской художественной школе, у меня училась девочка — Наташа Земляная. У нее был сильный независимый характер и очень хорошее чувство цвета. Потом я надолго потерял ее из виду, хотя слышал, что она продолжает заниматься живописью, и вполне успешно. Однако живопись надо видеть.

Новая встреча произошла совсем недавно, и я увидел зрелую художницу, значительно развившую то, что было ей дано от природы. По-видимому, этому немало способствовало обучение в ЛВХПУ им. В.И.Мухиной, когда ее наставниками стали Александр Зайцев, Людмила Куценко и Валентина Поварова — живописцы и педагоги, хорошо известные в петербургской художественной среде. Отдавая им должное, надо иметь в виду прежде всего нахождение себя в русле традиции, восходящей к искусству первых десятилетий ХХ века. ( Слова «Авангард» в силу существующей вокруг него путаницы я стараюсь избегать.)

Прошло уже более ста лет со «дня рождения» живописи, которую принято называть «абстрактной», «беспредметной», «нефигуративной». Родоначальники всем известны: Василий Кандинский, Казимир Малевич, Пит Мондриан, Робер Делоне…. За ними последовали другие, так что новая ветв犀利士 ь мировой живописи дала много ответвлений. Сложился и язык описания этого феномена.

Между тем, необходимо сознавать условность терминологии. Так, скажем , Пикассо не раз высказывал сомнения в существовании абстрактного, или нефигуративного, искусства. «Все вещи являются нам в виде фигур. Даже в метафизике идеи выражаются фигурами; понимаете, как было бы нелепо представлять себе живопись без образа фигур. Человек, предмет, круг, все это фигуры».

Поэтому примем термин «абстрактное» лишь в качестве стремления искусства к абсолюту – разумеется, стремления бесконечного, ибо оно никогда не достигнет искомого.

Наталья Земляная оказалась в русле этого потока. И дело здесь не столько в тех или иных художественных влияниях, сколько, как мне кажется, в потребности выражать свое мироощущение языком свободных ассоциаций.
Присмотримся к названиям ее работ. Беру примеры наудачу: «Кристалл в воде», «Композиция с синими крестами», «Ромб», «Желтый ромб» , «Композиция в круге», «Темное и светлое», « Синий овал», «Зимнее солнце», « Синяя точка», «Птицы», « Белая хризантема», «Желтый квадрат»…

Примечательно постоянное обращение к так называемым фигурам геометрического кода. Едва ли это обусловлено сознательной ориентацией на мифопоэтическую символику: квадрат как символ равенства, простоты, прямоты, справедливости; круг как символ цельности, бесконечности, завершенности; крест как символ высших сакральных ценностей, единства жизни и смерти; и так далее. Думаю, что для Земляной это формы, обладающие всякий раз особым звучанием, способные выразить целый спектр живых ощущений – от солнца, от земли, от воды, от тепла, от воздуха, от полета, от цветка… Можно перечислять до бесконечности. Как писал в свое время о формах Кандинский, «все это совершенно различные и совершенно различно действующие существа», существа с присущем каждому «духовным ароматом».

Взаимодействуя с цветом, каждая форма многократно расширяет диапазон выразительности: красный, желтый или синий, ромб не остается одной и той же формой . Далее, каждый цвет раскрывается во множестве вариаций – от светлого к темному, от теплого к холодному, и приобретает совершенно особые качества в зависимости от фактуры. Возможности языка форм и красок поистине безграничны, но чтобы почувствовать это, необходимо длительное воспитание глаза. А ведь живопись обращается не только к зрению, она взывает к всему семейству чувств, к сердцу и уму, так что пользуясь музыкальной аналогией, можно сказать, что картина исполняется всем человеческим существом, будь то художник или зритель.

В свое время Мандельштам сказал: «Разве вещь хозяин слова? Слово Психея. Живое слово не обозначает предмета, а свободно выбирает, как бы для жилья, ту или иную предметную значимость, вещность, милое тело. И вокруг вещи слово блуждает свободно, как душа вокруг брошенного, но не забытого тела».

Не так ли обстоит дело с формой и цветом в живописи? Произведение живо неким мерцающим образом, который в счастливом случае дает о себе знать зрителю той или иной цвето — пластической конфигурацией, так сказать, просвечивая сквозь нее. Это касается всей живописи вообще, без разделения на «классическую», «современную», «предметную», «абстрактную» и какую угодно еще. В конце концов, живое и мертвое есть в любом стиле, движении, направлении и т.д. Готов в сотый раз повторить за Мандельштамом: « Теория прогресса в литературе – самый грубый, самый отвратительный вид школьного невежества». Добавлю: и в живописи, и в искусстве вообще.

Собственно, я перешел от действительного к возможному. Имею в виду возможности, угадываемые в работах Натальи Земляной.

Самая желательная – углубление. Углубление в себя, в свою жизнь, а значит и в природу, частью которой является художник. Природа никогда не повторяется, и самое лучшее, что можно пожелать художнику, — следовать ее примеру.

Природа, мир, тайник вселенной,
Я службу долгую твою,
Объятый дрожью сокровенной,
В слезах от счастья отстою.

Противоположностью этому завету служит так называемая профессиональная деятельность, вхождение в число известных представителей такого-то течения, узнаваемый художественный почерк и т.п. Вот уж чего я художнику не желаю. Разумеется, нет ничего плохого в том, чтобы чтить предшественников, будь то Матюшин, Филонов или Стерлигов; в искусстве всегда существовали «семейные традиции». Однако каждый художник стоит не столько, сколько он взял у мира, а ровно столько, сколько он отдал миру.

Безусловно, Наталья Земляная одарена способностью пластического зрения, она владеет языком живописи и может свободно на нем выражаться.

Вопрос – о чем речь? Поэтому я и говорю о возможности углубления в мир, углубления до той основы, на которой зиждется творчество как таковое.

«Для того чтобы создать совершенную жемчужину,- писал один замечательный ценитель искусства,- моллюску нужен опорный материал – песчинка или крошечная щепочка, вокруг которых будет нарастать перламутр. Без такого ядра возникнет лишь бесформенная масса. Точно так же и одаренность художника может кристаллизоваться в совершенном произведении только в том случае , если он располагает твердой основой – определенной задачей, стержень которой обрастает плотью зримых образов, порождений его таланта».